На ХХ Международном кинофоруме «Золотой витязь» Наталья Бондарчук представила свои работы «И вечностью наполнен миг» и «Сергей Бондарчук. Послесловие», созданные к 90-летию великого отца. «Послесловие» удостоено Специального диплома жюри. Режиссёр известных фильмов «Одна любовь души моей», «Пушкин. Последняя дуэль», «Любовь и правда Фёдора Тютчева», «Гоголь. Ближайший» Наталья БОНДАРЧУК отвечает на вопросы «Файла-РФ».
– Наталья Сергеевна, с какими чувствами Вы снимали фильмы об отце? Какие акценты хотелось сделать изначально? А точнее, хотелось бы услышать от Вас Слово об отце, кто сделает это лучше режиссёра-биографа?
– Вы знаете, сколь трагичной может быть судьба обычного человека, а судьба художника трагична всегда, он живёт в мире образов, где ему всё подвластно, а в обычной жизни – всё против него. И чем ярче человек, тем сильнее наступает тьма. Успеху отца многие завидовали, потому что он очень рано стал народным артистом СССР – за фильм «Тарас Шевченко», миновав некоторые звания. Не заканчивая никаких курсов, стал режиссёром, и поднявшись на эту ступень, сразу получил все награды за фильм «Судьба человека». Я не знаю другого человека в мире, который осилил бы такую тяжесть, как «Война и мир». Когда он начал работать, Михаил Шолохов ему сказал: «Что ты делаешь, Серёжа, эти тома с пола-то поднять трудно?!» Вы можете представить себе в реальности – 20 тысяч человек массовки? Компьютерной графики тогда не было, и всех людей надо было одеть, да ещё играть одну из центральных ролей самому.
Собственно, драматической судьбе Сергея Фёдоровича Бондарчука, которая привела его, я так это называю, к распятию, и посвящён мой фильм «Послесловие». На V съезде кинематографистов, куда его даже не избрали, он был мишенью для глумления, вместе с Кулиджановым, Ростоцким, Наумовым – все эти режиссёры составляли цвет советского кинематографа. Мишенью оказался тогда и Николай Бурляев с его фильмом о Лермонтове.
Что касается моих дочерних чувств, я всегда очень любила отца, и первое время находилась с ним больше, чем с мамой (Инна Макарова, актриса. – Ред.), она очень много снималась. Отец буквально не спускал меня с рук, много рисовал для меня, поскольку всегда занимался живописью. Рисовал парусники, и мы с ним путешествовали. А в 8 лет я потеряла с ним связь, и это было невероятно мучительно для меня. Уже став актрисой, пригласила его на дипломный спектакль «Красное и чёрное», в котором мы играли вместе с Колей Ерёменко и Натальей Белохвостиковой, и он увидел меня на сцене. Помню, как мы стояли с ним в коридорах ВГИКа и плакали… Я взрослела без него, он это прекрасно понимал – и, можно сказать, это была уже встреча двух художников.
Потом у него было ещё одно впечатление, когда мы с Андреем Тарковским пригласили его на первый просмотр «Соляриса». Отец сидел с правой стороны от меня, а Донатас Банионис с левой. Посмотрев первый эпизод, отец схватил мою руку руку и сжал – «Хорошо!» Потом он перестал что-либо говорить, потому что был потрясён фильмом. И это были исключительные мгновения, когда они с Тарковским объединились, и сколько усилий надо было приложить «окружению», чтобы разъединить двух этих художников!.. Знаете, есть такой принцип – разделяя, властвуй. Им руководствуются мелкие, по сути, люди в «борьбе» с мастерами. Это был тот самый случай.
Позднее отец участвовал в нашем дипломном фильме по роману Салтыкова-Щедрина «Пошехонская старина», который мы делали с Николаем Бурляевым и Игорем Хуциевым. Это до сих пор единственная картина о великом мастере слова. Отец согласился читать текст от имени Салтыкова-Щедрина, то есть участвовал в нашей работе как актёр. Помню, как он искал особую интонацию для фразы: «Я люблю Россию до боли сердечной и желал бы видеть своё Отечество счастливым», – и, наверное, раз сорок на наших глазах добивался чего-то исключительного. То же самое можно сказать и сегодня о нашем Отечестве – «желал бы», и вот эта горестная нота прозвучала сильным голосом отца. Он был очень патриотично настроен по отношению к Родине – к России и к Украине, которую очень любил, страна-то была единая, но при нём уже началось её разделение. И он грандиозно говорит у меня в картине: «Не изменяй течение дел, но если ты изменяешь течение дел, ты должен быть гением, чтобы предвосхитить всё, что будет дальше с людьми».
Между прочим, сразу после V съезда он предсказал разрушение Советского Союза и страшное падение культуры, что мы и наблюдаем. У нас нет государственной политики по отношению к культуре – у нас она существует отдельно, деятели культуры отдельно, государство отдельно, и только на праздниках аплодируем друг другу. А дело культуры – с раннего детства по кирпичику складывать души людей. Вы видели, как со сцены я спросила ребят, знают ли они, кто такой Михаил Щепкин, именем которого назван Центр духовной культуры, где проходит фестиваль. Я всегда устраиваю такие проверки детям, которые приходят в зрительный зал. Иногда отворачиваю их от зала и спрашиваю, кто из них знает, например, как звали жену Пушкина, и слышу разные имена – Катерина, Марина, какие угодно, только не Натали. А в одной телевизионной передаче челябинский мальчик на вопрос, кто его любимый русский артист, ответил – Шварценеггер. Зал засмеялся, а мальчишка был совершенно серьёзен – а что, на экране актёр говорит по-русски, в кинотеатрах висят его портреты, чем не русский артист?!..
Так что же делать? Извечный русский вопрос. Ответ очевиден – просвещать. Мой отец был ещё и просветителем. Все его фильмы – просветительские, любой фрагмент из «Войны и мира» можно показать молодёжи и сказать: «Вот, смотрите – это Отечественная война 1812 года», – и это будет история. Вряд ли подростки прочтут сегодня произведение Толстого, но они хотя бы увидят экранизацию. А может, увидев фильм, захотят прочитать роман, как было у нас с «Красным и чёрным». Или у меня с «Гоголем». Я показывала фильм в разных городах, и мне всюду говорили: «А мы стали снова читать Гоголя», – и для меня это главный результат.
Именно поэтому отец брал великолепную прозу Шолохова. Они буквально объединились с Михаилом Александровичем в работе, считаю, над великим фильмом «Они сражались за Родину». Какой там Тихонов, как этот потрясающе красивый человек играет контузию!.. И несмотря на то, что в его активе есть замечательный Болконский, лучшая роль Тихонова всё-таки в фильме «Они сражались за Родину». А какие там Никулин, Бурков, Шукшин, каков сам отец, как он играет потрясающе – эти образы до сих пор вызывают и смех, и слёзы, от них щемит сердце.
– Можете ли сказать, что работая над фильмами «И вечностью наполнен миг» и «Послесловие», в общей сложности это 8 серий, Вы в новом свете увидели судьбу отца?
– Во-первых, я счастлива была провести год в общении с отцом. А в финале работы над «Послесловием» в Радиокомитете нашла потрясающие радиозаписи, целый кладезь. Дело в том, что фильмы и передачи об отце, как правило, делались поверхностно – брали 2–3 его знаменитых фильма и хронику. А отец, кроме всего, был великим чтецом, у него был бархатный голос, и он записывал целые циклы на радио. Например, там был полностью прочитан роман «Они сражались за Родину» – и я взяла эти записи в контекст картины. В частности, сцену с Лопахиным, где отец, читая, изображает двух персонажей, и так это интересно получилось, что, монтируя фильм, я поняла, что это как раз и есть откровение художника.
Цитатные вещи я старалась в картине обходить, мне важно было понять, как создавал себя мой отец, настоящий самородок из деревни Белозёрки под Херсоном. Он должен был себя образовывать сам, и помогло ему мощнейшее тяготение к культуре. Кстати, моя мама, Инна Владимировна Макарова, обладает таким же качеством. И вот разговаривая сегодня с залом, глядя на этих мальчиков, я думала: «Ну, может, кто-то из них после просмотра моей картины возьмёт в руки книгу?» Сейчас дети совсем не читают, их интересы сосредоточены на компьютерных играх… А мой папа, который всегда приносил книги в дом, говорил моей маме: «Инка, смотри, 20 копеек стоит – а ведь гений написал, ну как не купить?!» И он везде собирал библиотеку, дом ломился от книг. Мама обожала книги, а моя бабушка по маме была писательницей. Помню, что у меня было полное собрание сочинений Пушкина – из маленьких томиков.
Мало кто знает, что до съёмок фильма «Судьба человека» Сергей Фёдорович полностью прочитал эту вещь Шолохову в маленьком телефильме под таким же названием. Он любил читать вслух и читал очень выразительно, играя всех персонажей подряд. И когда «укладывался» текст, он начинал работать. Это был принцип и школы Герасимова – посмотрите, сколько всего мы реализовали вначале на сцене, а потом на экране: «Красное и чёрное», «Юность Петра», а Театр киноактёра был создан для того, чтобы «Молодую гвардию» вначале сыграли на площадке.
Кстати, у отца была загублена роль Валько в «Молодой гвардии», Сталин вырезал самые лучшие сцены, в моём фильме мама рассказывает об этом. Сталин сказал, что не было хаотичного отступления из Краснодона, советские войска отступали на заранее подготовленные позиции. В фильме были потрясающие сцены с Валько, которые вырезали, и сцена гибели молодогвардейцев была жёстче снята, их живыми кидали в яму. Мама рассказывает, что когда сняли сцену гибели Валько, как человек эмоциональный отец очень долго приходил в себя. Совершенно прав был Пастернак, когда написал, что есть роли, которые «не читки требуют с актёра, а полной гибели всерьёз».
Отец умирал не раз, на «Войне и мире» были зафиксированы две клинических смерти – не одна, а две, он очень тяжело пережил этот период. Но эти клинические смерти ещё раз подтверждали то, что он нужен миру и чего-то недосовершил. Сразу после «Войны и мира», не отдыхая, он снял «Ватерлоо», потом «Они сражались за Родину». А снять любую историческую картину, где каждая деталь должна «соответствовать», – это всегда подвиг.
На съёмках «Войны и мира» отец был особенно требователен и отчаивался, что «Мосфильм» «не тянет» эту задачу. Вот его дневниковая запись, привожу её полностью в картине, о том, что его «охватывает отчаянье от того, что это никому не нужно, люди во всём разуверились», но тут же написано другое – «Атака Багратиона!» Выход опять найден в творчестве, в напряжении всех сил.
Отец был верующим человеком, другое дело, может, недостаточно воцерковлённым, но перед уходом его причастили, и он ушёл, как говорят, вдохнув и выдохнув. Священник сказал, что он сам хотел бы такой смерти, как у Сергея Фёдоровича. То есть, он ушёл в сознании, не было никакой агонии.
Я верю в вечную жизнь и прекрасно понимаю, что помогал мне снимать эти фильмы сам Сергей Фёдорович. И всегда помогает, когда я прикасаюсь к какой-то личности – а я стала биографом сразу, со времён фильма о Салтыкове-Щедрине, снимала биографию Тютчева, Пушкина, Гоголя. Для меня XIX век, золотой век нашей культуры, представляется пиком человеческой мысли – этической и философской. Начиная с Жуковского и заканчивая Львом Толстым и Чеховым. Какие грандиозные имена, даже если брать «второй состав» – Тургенева и Гончарова!
Вот в следующем году отметим 200-летие Гончарова – и будет повод поразмышлять о его великом романе «Обломов». И это признают во всём мире, я только что вернулась с фестиваля в Словакии, где американский сценарист сказал мне в беседе, что его любимый роман – «Обломов» Гончарова. Потрясающая личность! Достаточно прочесть его переписку. Гончаров был единственным русским писателем, который совершил кругосветное путешествие, он оставил нам «Фрегат Паллада», уникальное исследование об Англии, где здорово приложил её со всеми неестественными механизмами.
– Изменило ли что-то в Вашем взгляде на современность погружение в мир русских классиков?
– Отчётливей стала видеть, как деградировала наша культура по сравнению с XIX веком. Современный мир обмельчал в мыслях и чувствах, человеческих отношениях. В XX веке человечество пошло путём технического развития и в XXI веке лишь набирает темпы. Мы стали некоммуникабельны. Как вам такой образ – одни идут в наушниках и слушают музыку, другие не вылезают из Интернета, третьи – с головой в айподах и айфонах.
Люди становятся придатком информационного поля, которое им навязано. К сожалению, мы проиграли информационную войну, идеи её, абсолютно чуждые русской культуре, внедрены в молодёжь, и остановить этот процесс невозможно. Но природа Земли такова, что она иногда самопроизвольно встряхивается, так что катаклизмы нам всем обеспечены. И представьте на минуту, что будет с миром, если выключить все приборы – наступит хаос, ну нет картинки! А потом, думаю, будет что-то другое.
В этом смысле мне интересны народы Крайнего Севера, которые тысячелетиями живут за Полярным кругом по одной системе ценностей. Природа агрессивна по отношению к человеку, и вписывать себя в неё нужно, ничего не нарушая. Они умеют это делать. Их дети всему научены – и если, не дай Бог, произойдёт что-то на Земле, то выживут как раз северные народы. Ценности цивилизации можно уничтожить нажатием кнопки – а вот культура принадлежит другому энергетическому полю, и все произведения, созданные гениями, – живые. Как только начинаешь думать о Гоголе, читать его переписку – он оживает! Для меня Пушкин и Гоголь в буквальном смысле слова живые люди – не памятники. И чем больше ты изучаешь их, тем больше любишь.
Они научили меня тому, что нельзя предавать себя. Каждый из них взял свою ноту в жизни и ни в чём себя не предал. Пушкин был религиозным человеком, но насколько был религиозен Гоголь, вы знаете. И он не хотел прийти туда неприбранным, и всё сделал для того, чтобы очистить себя и свои рукописи, поэтому и предал огню второй том «Мёртвых душ», чтобы предстать перед Господом более совершенным. Будучи грешным, как все мы, и ощущая эту греховность, он всеми силами тянулся к совершенству. И нещадно боролся «со своими мерзостями».
– Прибегаете ли Вы к модному жанру реконструкции в своих художественных картинах-биографиях?
– Историческую реконструкцию позволила лишь в десятисерийном фильме «Одна любовь души моей», где действительно есть иконографический материал и актёрское исполнение. Этот фильм я снимала 8 лет, уже вышел фильм «Пушкин. Последняя дуэль», а я всё его доделывала. В ближайшее время картина пойдёт по Первому общеобразовательному каналу, будет 22 программы, их покажут по спутниковому ТВ в России, Белоруссии и других странах. Программы можно будет найти в Интернете.
Фильм «Любовь и правда Фёдора Тютчева» мы сняли к 200-летию поэта. Николай Бурляев сыграл главную роль, в финале прозвучали знаменитые стихи Тютчева про «опально племя». Четырёхсерийный фильм получился скромным, мы ничего не могли себе позволить, потому что Министерство культуры, которым руководил Швыдкой, не выделило ни копейки. Поддержали нас в московском правительстве и на брянской земле. Парадокс, но, не будь нашего фильма, 200-летие Тютчева вообще «не заметили» бы – на торжественном вечере в Большом театре первые ряды, оставленные для именитых гостей, пустовали.
– Как воспринимают зрители России Ваш фильм «Гоголь. Ближайший»?
– Потрясающе. Была с премьерой в Новосибирске, Челябинске, Магадане. Люди стоят в проходах! Самые бурные встречи проходят с учителями. Одна учительница сказала: «Я такого фильма ждала всю жизнь! Это живой Гоголь!» Многие учителя литературы показывают мои фильмы о Пушкине и Гоголе на уроках литературы. А вот министр образования Фурсенко, которого я назвала бы «министром необразования», не взял на вооружение наш фильм. До чего же мелкий человек, видимо, им владеют лишь меркантильные интересы, ну возьмите эту историю с «йогуртами-йогуртами», надо же было придумать издание этих учебников, чтобы просто заработать деньги. Я не понимаю, почему Фурсенко так долго сидит в этом кресле, когда все кругом – от низов до верхов – недовольны.
– Поясните, почему у Вас Гоголь назван «ближайшим»?
– Не у меня – у Александра Иванова. На его знаменитой картине «Явление Христа народу», или «Явление мессии», как говорил сам художник, Николай Васильевич Гоголь изображен ближайшим ко Христу. Он заслужил место «ближайшего» своей страдательной фигурой, устремлением познать Божественную литургию, он оставил нам потрясающую книгу «Божественная литургия», которая вышла уже после смерти писателя. Гоголь даёт понять, что есть люди, которые просто веруют, а есть такие, которые идут по стопам Христа – на свою голгофу, чтобы «распять свои мерзости». Меня всегда потрясало признание писателя, что «Мёртвые души» – это его «мерзости», но он с ними борется. Каждый настоящий писатель из самого себя создаёт свои книги и сражается в них за самого себя – лучшего. Сняв фильм «Гоголь», я совсем по-другому стала воспринимать некоторые хрестоматийные литературные образы…