Государство должно осознать, что неправильно было отдавать культуру рынку, и начать исправлять ситуацию. Ведь культура — это оборона души, потеряем культуру — потеряем государство, утверждает народный артист России, президент международного фестиваля «Золотой витязь», секретарь Союза кинематографистов России Николай Бурляев.
О том, как менять культурную политику в стране, в частности в сфере кинематографии, сколько на это нужно средств и только ли в деньгах проблема, Николай Бурляев беседует с Александром Приваловым в передаче «Угол зрения».
— Николай Петрович, я несколько раз видел в ваших выступлениях, как вы говорите о том, что культуру надо вывести из рынка. Что вы хотели этим сказать?
— Что нужно оглянуться на опыт, который был у нас в советском строе, в Советском Союзе, и взять все самое лучшее. Ведь именно тогда, когда работали самые лучшие режиссеры наши — Тарковский, Бондарчук, Шукшин, — они работали не только в тоталитарном обществе и делали все, что они хотели, исповедовались, как они хотели. Об этом мы поговорим. Потому что я был рядом.
— Ну не совсем как они хотели.
— Естественно, что-то запрещали, но уж если они делали фильм, то это был полет. Так вот, тогда была отлаженная система киноиндустрии, абсолютно отлаженная. И мне рассказывал последний министр кинематографа Ермаш о том, как он был призван в Кремль Горбачевым и Яковлевым, главным прорабом перестройки, и они ему задали вопрос: «Ну как ты там? Давай план перестройки». Он говорит: «Зачем, все же действует? Мы приносим огромные деньги государству».
— Было очень прибыльно, да.
— Третья статья дохода для бюджета после водки и т. д. Что отлажен прокат, фильмы видят по всей стране. И он не дал им этого плана, был отстранен, пришел другой и все выполнил. И пошел развал. И не только кинематографа, киноиндустрии, но и культуры вообще, поскольку культуру стали переводить в рыночные условия. И коллеги мои упоенно говорили: «Ох, как прекрасно! Теперь мы самодостаточны». «“Ассу” в массы, деньги в кассу», — радовались они. Но прошло время. А государство отдало это все. Ну если вы хотите — пожалуйста, берите, у нас и так полно проблем. Так думало, я думаю, наше государство. Но вот прошли 23 года перестроечных, и что мы имеем? Проблем у власти прибавилось при такой культурной политике рыночной. Увеличилась преступность, зашкаливает она.
— Николай Петрович, можете не перечислять, мы все в этом мире живем, все мы это понимаем. Мне не очень понятен рецепт. Видите, какое дело. То, что сломали отлаженную киноиндустрию Союза, никак умным поступком не назовешь, тут вряд ли кто-нибудь будет с вами спорить. Вопрос в том, что можно сделать теперь, при том, что имеется на сегодняшний день?
— Сделать можно очень простой шаг. Но этот шаг должен быть сделан на державном уровне, государственном уровне. Осознать государству, что не то они сделали, отдав культуру рынку.
— Не то, не то, я думаю, что никто и не спорит. По крайней мере, в какой-то степени не то.
— И исправлять это, и вкладывать в культуру, кинематограф деньги, соразмерные с тем, что они вкладывают в оборону. Потому что культура — это есть оборона души. Потеряем душу народную — потеряем государство.
— Звучит замечательно, но тут есть одно маленькое «но». Я хотел вас спросить, думаете ли вы, что все дело в деньгах, но сначала я спрошу вас о другом. А думаете ли вы, что культура, в частности кинематограф, сегодня готова, как выражаются промышленники, освоить такие суммы? Представьте себе, что вам дан белый счет в банке: берите сколько хотите. Куда вы их денете? Вам некуда столько истратить, сколько тратится на оборону.
— Думаю, вы не правы, нам есть куда потратить эти деньги. Не только на качественные фильмы. Потому что то, что нам обещают, 5,5 млрд, — это, собственно, не та сумма. Да, это больше, чем раньше, но это, если подумать, десять бюджетов фильмов Михалкова. А мы должны делать сотню фильмов. Кто это будет делать — это дело другое. Нужно открывать государственные киноакадемии, воспитывать кадры.
— Секундочку, а ВГИК разве не государственный? Ну он теперь не так называется.
— Все так, но это платное. Туда попасть так трудно. У меня сейчас пример: талантливый мальчик не может платить за обучение.
— Там разве нет бюджетных мест?
— Есть два-три места, и за них идет такая грызня.
— Но все-таки, Николай Петрович, в одних ли деньгах дело, и в первую ли очередь в деньгах дело? Когда мы смотрим, нас телевизор же не обделяет, нам постоянно показывают по всем каналам дикое количество советских фильмов, в том числе и скверных советских фильмов, — все-таки на них смотреть-то приятнее, чем на нынешние: они лучше сделаны, мастеровитее сделаны. Если те люди, которые делают фильмы сегодня, получат полный материальный простор для воплощения свои талантов, хватит ли им талантов? Ведь в Советском Союзе мало того что была государственная машина кинематографии, там еще железный занавес был. Прямой конкуренции не было. Вот только что опубликованы предварительные результаты кинопроката в текущем году. В десятке ведущих фильмов по результатам проката только пять здешних, российских. Причем лучший из них — на третьем месте, следующий — на шестом.
— А что там лучшее у нас?
— На третьем месте у нас «Обитаемый остров», фильм первый. На третьем месте из всех. Причем он проигрывает первому месту, а первое место — это довольно пошлый мультфильмик, третья серия «Ледникового периода». «Обитаемый остров» проигрывает этому третьему «Ледниковому периоду» вдвое. У Бондарчука-младшего были деньги на «Обитаемый остров», деньгами его вроде никто не ограничивал. Но даже в этом случае он проиграл стандартному, штампованному мультфильму вдвое. И где гарантия, что, дав больше денег, мы изменим ситуацию?
— Непростой вопрос, очень непростой. Нужно менять, как я уже говорил, культурную политику в России и уходить от культурной революции к попытке поднимать дух нации. Как это делать? Это очень непростой… Понимаете, в чем дело. Наши первые каналы умеют обманывать публику рекламой. Мол, идите глядите «Дневной позор», там, «Иронию-2», которая так девальвирует первую «Иронию» Эльдара Рязанова, что просто дальше некуда ехать. Нас обманывают: идите, глядите, гляди, Россия. И Россия идет и платит деньги.
— Не так уж люди верят рекламе. Все-таки обмануть можно первую волну. Вот премьера фильма, жутко разрекламированного, действительно в первые два дня не достать билетов. Если фильм плохой — волна же расходится моментально, — на вторые выходные билеты лежат свободные.
— Успевают за эти две недели выжать деньги.
— За две недели много не выжмешь.
— Так вот, когда мне отдали здесь, в Москве, кинотеатр «Эльбрус», я был его директором, то я начал в июле месяце открывал наш кинотеатр, где украли экран передо мною и кинопроекцию, пришлось экран арендовать, видео, но это ладно. Так я начал 28 июля с самого некассового, нерейтингового, как утверждают наши топ-менеджеры, — с документального кино. На всякий пожарный я вызвал два оркестра — у входа был оркестр ВМФ, а в зале — оркестр симфонический. Был полный зал — в июле месяце, в пятницу. Я был удивлен. И я показываю документальный фильм. На четверном показе, на четвертый день к нам поехали люди из области и просили продолжать. Если бы давали рекламу таким фильмам, а они есть, потому что я занимаюсь отбором для кинофорума «Золотой витязь», и за год я гляжу очень много. Есть эти фильмы. Если бы делали рекламу на фильмы. Я сейчас буду имена говорить — вы их не знаете. Борис Лизнев, допустим, который поставил фильм об Иване Грозном параллельно с фильмом Павла Лунгина, фильмом антиисторическим, как я считаю. Борис Лизнев дал приближенное к истине понимание образа Ивана Великого. Если бы дали этому фильму рекламу: «Гляди, Россия, подлинную историю», — пошла бы вся Россия.
— Как-то совсем просто все получается. А что же, эти бедняги себе враги, что ли?
— Кто?
— Прокатчики. У них совсем плохо сейчас с залами. Вы же знаете, что залов для кинопроката в России резко меньше, чем было прежде, по крайней мере удовлетворяющих требованиям для современных фильмов. Мало залов. Что же, они, имея возможность набирать больше зрителей, получать больше дохода, нарочно ставят более слабые фильмы? Это же самоубийство. Зачем?
— Прокатчики пошли не по тому пути. Они пошли за тем кинопродуктом — именно продуктом, я против того, чтобы о киноискусстве говорили как о продукте, но они пошли за тем кинопродуктом, который русский мыслитель Иван Ильин очень точно обозначил как эффектная пустота и доходный промысел. Пример. Я пришел к не самым главным руководителям прокатной фирмы «Каро» и предложил им провести в мае кинофорум «Золотой витязь» в кинотеатре «Октябрь». Они мне ответили: «Да пожалуйста, но аренда за зал — полностью, и ради Бога, зал ваш. А в общем-то, мы лучше будем прокатывать, у нас в плане “Пираты Карибского моря”». Они ориентированы туда. Вот вам и прокат.
— Секундочку. То есть они с вас хотели взять деньги так, как если бы вы уже заполнили зал?
— Как если бы я заполнил зал. Тогда пожалуйста, проводите.
— Ей-богу, не понимаю. Зачем они это делают? Ведь даже эти «Пираты», ну в первые две недели — наверное, а на третью неделю они ж тоже залов собирать не будут. Смысл?
— Это вопрос к ним, к прокатчикам. У них уже повернуты мозги на Запад. Один мальчик, прокатчик, ему лет 28, при мне на конференции недавней, у Михалкова это было, упоенно говорил о том, что вот они прокатывают фильмы Universal, «Пираты Карибского моря», «Человек-паук», что вот он ездит в Америку, в Лондон, и что там глядят на нас с огромной надеждой, и поэтому и в нем есть какая-то надежда на будущее, в этом мальчике. Они уже повернуты туда.
— Ну так мальчик-то посредник, с него и взятки гладки, у него профессия такая — посредник, он видит сильного производителя продукта, как вы справедливо говорите, он видит рынок для этого продукта, он страшно радуется. Конечно, не в нем дело, не он определяет политику. Что он там может? Ему привычнее ездить в Лондон, чем к вам, на ваш фестиваль, он и ездит. Он будет ездить, куда ему велят. В любом случае, как эту ситуацию повернуть, если вы считаете, что ее нужно поворачивать? Как это сделать? Те 4–5 млрд рублей, которые сейчас государство вроде бы собралось дать на кинематограф, очевидно, ситуацию не изменят. Если верить цифрам, которые приводил недавно Михалков, российский кинематограф на одном пиратстве теряет 120 млрд рублей в год. Я в эту цифру не верю, но он ее назвал, поэтому понятно, что вот 120, вот четыре. Совершенно явно, что это ситуацию не изменит. Что еще нужно делать? Может, надо, как во Франции, установить квоты для каждого прокатчика? Чтобы отечественные фильмы занимали большую долю. Что еще можно предпринять? Как можно это сдвинуть? И можно ли это сдвинуть?
— Сдвинуть можно, я так думаю. Прежде всего как-то нужно донести, довести до сведения руководства государства приоритет культурных, духовных ценностей. Они вроде бы об этом начали говорить три года тому назад, я помню. Путин, тогда будучи президентом, говорил в обращении к Федеральному собранию о культуре. Первый раз было огромное место, такое же место, как об обороне, экономике, политике. Точно такое же огромное. И он говорил потрясающе, что развитие нашей культуры возможно, только опираясь на традиционные духовно-нравственные ценности. Абсолютно правильно. Но в этом году о культуре у президента уже вот такой абзац — и потом какие-то мысли о том, что культура-де должна быть на инновационной основе. Кто делал речь для президента? Какая инновация? Традиции — я понимаю. Инновации — извините, упаси нас Бог.
— Я не знаю, кто делал речь для президента. Но я могу догадаться, что имеется в виду. А имеется в виду вещь довольно мрачная, которую я все равно собирался упомянуть в следующем вопросе. Допустим, вы совершенно идеально, в полном соответствии с вашим представлением о должном, перестроили всю систему кинопроизводства, кинопроката в России. Допустили такую возможность. У каждого — если пока не у каждого, завтра у каждого — в доме стоит компьютер, подключенный к интернету. Через него он смотрит все, что хочет, в ту секунду, в которую хочет. Он скачал и смотрит то, что ему нравится. Если то, как вы перестроили систему кинопроизводства, кинопроката, ему не угодит, он не пойдет в кинотеатр. Он будет сидеть у этого экрана и смотреть то, что ему нравится.
— Абсолютно верно.
— Что делать?
— Вы правы. По данным, которые мне приводили, хоум-видео глядят по интернету где-то двадцать, что ли, миллионов в день.
— Каждый день. Это несопоставимо больше, чем кинопрокат сейчас собирает.
— Естественно, да. Они глядят это. Так вот, то, о чем я говорил, то, что я начал в кинотеатре «Эльбрус», показывая эти документальные фильмы, — это и есть тот самый духовный поток, который очень будет интересен и полезен для души человека. Как Лермонтов говорил: есть чувство правды в сердце человека. И это сердце потянется туда, как оно сейчас тянется к интернету, выискивая там это.
— То, что вы показывали в своем «Эльбрусе», это в интернете тоже есть. Эти самые абсолютно незаконные или полузаконные сайты, на которых можно скачать все, что угодно, там же люди обмениваются в том числе и такими документальными фильмами. Чем угодно. Просто ими в гораздо меньшей степени. Это никак не изменится от того, как пойдет государственная политика. Или изменится?
— Я думаю, что изменится, если мы поменяем нашу культурную политику. Если мы будем образовывать наших детей в школах, что уже предполагается, — основы православной, допустим, культуры. Этот же предмет я бы ввел и во ВГИКе. Как же, детей мы учим, а режиссеры будущие? Где будущие Тарковские, верующие люди? Почему Тарковский — номер один для мира? Да потому что верил в Господа, искал всю жизнь его, шел к нему, грешил, падал, поднимался, но шел к нему. Можно воспитать, и поколение, кстати, воспитывается за четыре года.
— Поколение за четыре года?
— Да, потому что человек-то формируется до четырех лет.
— Ну правильно, только не за те четыре года, которые он во ВГИКе, а за те четыре года, которые от младенчества до школы.
— Все правильно, да.
— Так они-то этой политикой никак не покрываются. И потом, заметьте, вы упомянули с похвалою, что вот наконец вроде бы решается вопрос с ОПК так называемый. Да, но вы же должны рядом через запятую упомянуть, что тем временем в прямо обратном направлении решился вопрос с русской литературой, которая фактически стала в школе факультативной, а значит, будет терять свое значение с каждым годом.
— Поклон Фурсенко.
— Хорошо, поклон Фурсенко.
— Как он это допустил?
— Почему допустил? Он это сделал. Не нечаянно, а нарочно. Поклон тем, кто ему разрешил такое делать. Все замечательно, поклоны любые, но ситуация именно такова. Это меняет ли, и если меняет, то каким образом, ваши предоставления о том, что надо делать с культурой?
— Я сейчас не уловил вашего вопроса.
— Видите ли, то, что вы предлагаете делать с культурой, с тем же самым кинопрокатом, с кинопроизводством, на таком фоне литературы в школе изменит что-нибудь? Может быть, нет?
— Так надо параллельно менять и культурную политику, и педагогическую.
— Вы говорили, что собираетесь больше уделять внимания культурной политике в целом, не только кинематографической. А я пока не увидел, помимо кинематографа, что еще, по вашему мнению, должно делать государство.
— Я уже самое главное успел выразить о том, чтобы вкладывать в культуру деньги, равнозначные обороне.
— Это да. А куда?
— Во все: в музыку, в живопись, в литературу, во все то, что делает человека человеком.
— Но ведь необходимо же встречное движение, извините за старинное слово, от публики. Можно вложить дикие деньги — хотя я не очень понимаю, как это сделать быстро, но, наверное, можно — в распространение по лицу России консерваторий и оперных театров. Но если в них не будут ходить, что проку?
— А будут ходить.
— Дело ведь даже не в том, что они будут нести убытки. Если много денег, убытки покрываются. Просто проку что?
— Так же, как отучали от консерватории, от духовного кинематографа, так же будем потихонечку приучать. Это время, естественно, время понадобится.
— На что вы могли бы сослаться в качестве положительного примера, кроме того, о чем вы упоминали, — вашего опыта в «Эльбрусе»?
— Положительный пример — то, что министр культуры Российской Федерации Александр Алексеевич Авдеев предложил мне сам, чему я очень рад, и эта идея поддержана патриархом, — провести в мае будущего года, в дни праздника славянской письменности и культуры, первый славянский форум «Золотой витязь». Где будут идти параллельно по Москве, так как это будет главный город для празднования, кинофорум, театральный форум, форум русского боевого искусства и спорта — это прибавляется у нас, будет новое, форум литературный под руководством Валентина Распутина, форум музыкальный под руководством Федосеева и форум изобразительных искусств под руководством Александра Шилова. Вот это конкретные деяния государства.
— Ну это не очень масштабно. Это всего лишь один из фестивалей, которых в Москве…
— Далее. Руководитель Совета федерации Миронов поддержал эту идею, и он подключает к этой идее все регионы России. Это серьезно.
— Видите ли, тут ведь дело же не только в административном и не только в финансовом потенциале, который подключен к этой идее. Вопрос же в людях. Здесь есть Владимир Федосеев, который возглавит музыкальную программу, по вашим словам. Кто ее возглавит в Тамбове, кто ее возглавит в Хабаровске?
— Люди, потрясающие. В Тамбове — прекрасный губернатор Олег Иванович Бетин, он готов это проводить в Тамбове. В Архангельске я сейчас был, только обронил эту идею — «мы будем это проводить». В Самаре, я оттуда дней десять как приехал, и там министр культуры говорит: обязательно будем это проводить. В Сергиевом Посаде — «будем проводить». Всюду, куда я лично приехал за эти две недели, всюду отклик: «Мы будем это проводить».
— Ну замечательно.
— Люди это ждут. Как Лермонтов-то говорил? Есть чувство правды в сердце человека. Дайте ему эту правду, сердце откликнется и потянется к этой правде.
— Вы совершенно правы, с той оговоркой, которую я уже говорил: эта правда тоже есть, на книжных полках она стоит, в интернете она содержится. Просто она стоит и содержится наряду со многим и многим другим. Вы считаете, что реально повернуть публику в эту сторону?
— Трудно, но реально. Годы пройдут, но повернуть можно, если это будет государственной политикой.
— Ну вот государственная политика началась, причем именно в кинематографе, с этого самого Совета по делам кинематографии при президенте или при премьере, я уже путаюсь.
— При премьере.
— С первых 4 млрд или 5 млрд, которые на это ассигнованы. Как вы полагаете, именно в этой конкретной области когда и какие мы увидим первые плоды?
— Это замечательно, что вкладываются деньги большие, чем раньше. Хотя это очень маленькие деньги для кино.
— Да, это небольшие деньги, конечно.
— Когда ждать? Я думаю, что если это попадет в руки не расхитителей этих денег, а в руки тех, кто озабочен будущим…
— Это в ваши руки попадет. Вы же, насколько я понимаю, секретарь Союза кинематографистов.
— В мои руки это вряд ли попадет, пока об этом нет речи. Если попало бы ко мне, то все было бы нормально. А вот куда это попадет, пока это решается. Кто будет эти деньги делить.
— То есть механизма еще нет?
— Сейчас он вырабатывается.
— Это довольно сложное время, я вам даже сочувствую. Это не так просто все будет.
— Уверен, что это будет непросто.
— Но вы полагаете, что будет более или менее человеческий механизм, и тогда?
— Если будем последовательны и если за этим шагом руководство державы сделает еще шаг именно в том направлении, о котором я говорю, о принципиальном изменении политики культурной и экранной, тогда будут плоды.
— И экранной.
— И экранной обязательно.
— Вы имеете в виду кинематографический экран или телевизионный?
— И телевидение тоже. Боже мой, в каком информационном пространстве живут наши дети! Щелкают кнопками и попадают то на MTV, где откровенная порнография, гомосексуализм, лесбиянство. То есть идет пропаганда как норма жизни. По ТНТ рогатая Анфиса на ночь тебе про секс что-то расскажет. И т. д., и т. д. Нужно менять это.
— Ну да. Вот это, пожалуй, существенно серьезнее, чем 4 млрд или 5 млрд рублей на развитие российского кинематографа. Но об этом пока идет только разговор. Всего доброго!