В фильме Юрия Кары «Мастер и Маргарита» роль Иешуа в исполнении Николая Бурляева – безусловный актерский шедевр. Бурляев называет ее лучшей в своей биографии, хотя лучших работ у него немало – «Иваново детство», «Андрей Рублев», «Военно-полевой роман», «Мама вышла замуж»… В кино с семи лет и рядом – Андрей Кончаловский, Андрей Тарковский, Петр Тодоровский… С Никитой Михалковым учился на одном курсе в Щукинском училище. Его новая работа в «Мастере и Маргарите» пришла к нам через семнадцать лет. Но лучше поздно, чем никогда.
– Николай Петрович, какие чувства вы испытываете, когда фильм с вашим участием выходит через семнадцать лет, как в «полочные» времена?
– Мне не привыкать. Я делал подсчет и обнаружил, что мои фильмы были на «полке» в общем более 250 лет.
– Как это?!
– А вот так! «Андрея Рублева» не выпускали семь лет, «Проверка на дорогах» лежала на «полке» семнадцать лет, мой фильм «Лермонтов» восемнадцать… После «Лермонтова» я был под запретом, мне не позволяли появляться на экране, и журналистов, которые у меня брали интервью, такое бывало, просто выгоняли.
– Это потому, что вы были из клана Сергея Бондарчука?
– Бондарчук – это была не главная причина, мы просто были в родстве. Главная причина – сам фильм «Лермонтов». Мне с отрочества говорили, что я очень похож на Лермонтова. Это фильм судьбы. Мой режиссерский дебют. С «Лермонтовым» я носился четыре года. Как клерк, каждый день четыре года бегал по киностудиям, мне везде отказывали. Пока однажды не приехал к Сергею Федоровичу Бондарчуку на дачу и не рассказал ему о своих мучениях. Он сказал: «Запускайся у меня». Коллеги устроили над моим фильмом суд. Это была настоящая травля. 86-й год, уже объявили гласность. В этом году начали «убивать» Бондарчука, нас параллельно пытались распять. Требовали, чтобы фильм был положен на «полку», чтобы его не продавали за границу, что это наш общий позор и беда. Что все в нем плохо: что в нем играют родственники режиссера (маленького Лермонтова сыграл сын Бурляева Ваня, маменьку – жена Наталья Бондарчук, бабушку – теща Инна Макарова. – Прим. автора), и сценарий плохой, и актеры играют плохо. Что нет Лермонтова. Что все очень патриотично, очень много текста о России, что крест на груди у Лермонтова, что много икон и куполов Я думаю, что если бы даже в жизни моей не было «Иванова детства», «Андрея Рублева» и «Военно-полевого романа», а был бы только «Лермонтов», я счел бы свою жизнь оправданной. Ради этого стоило родиться, жить и страдать.
– Что у вас за судьба такая? Почему вы так мало снимались?
– А что мне предлагают? Роль генерала КГБ, подонка, который предает Россию? Я сказал: «Это не для меня. Перепишите роль, чтобы он стал героем, тогда я сыграю». Не переписали, я отказался. Вы понимаете, я воспитан Тарковским. У меня очень строгое отношение к тому, что я делаю на экране, есть ответственность за ИМЯ.
– А вообще предложения есть? Вы в такой форме прекрасной.
– Предложения есть. Не так много, как после «Военно-полевого романа». Тогда было восемьдесят предложений за один год, и я дал отказ всем восьмидесяти.
– Почему?
– Потому что не было того, что мне было по сердцу.
– Какая избирательность… Но тогда, получается, вы отказываетесь от себя как от актера?
– Я спокойно отношусь к этому. Уже что-то создано в прошлом, и я просто уверен, что мое время еще придет. И увидят нового Бурляева, уже в другом возрасте.
– А вы не боялись сниматься в «Мастере и Маргарите»? Все-таки главный герой – дьявол?
– Не боялся – это не то слово. После того как мне объявили по телефону, что я утвержден, я тут же дал отказ. Сказал, что не буду это играть. Год был в отказе. Прошел год, я был в раздумьях – имею право это делать или нет, но потом взялся. Борения большие.
– У вас какие-то удивительные отношения с Натальей Сергеевной Бондарчук. Вы уже давно не муж и жена. У вас другие семьи. При этом вы всегда вместе в проектах. Что за тайна отношений?
– Какая тайна? Нормальные человеческие отношения.
– Люди после развода сковородками бьются…
– Пусть люди бьются, если им так хочется.
– На чем держатся ваши отношения?
– На детях и на уважении друг к другу.
– Правда, что ваша мама была ясновидящей?
– Был такой эпизод. Наш отец был на дальнем Севере в командировке. Он оттуда приезжает, и мать ему рассказывает, что в такой-то день, такой-то час он был с такой-то блондинкой. Описала все ее приметы. Отец был потрясен, откуда она узнала это. И сказал ей: «Да, так оно и было». Мать увидела это.
– Может, она его на понт брала?
– Нет. Ей дважды являлась Богородица. Это о многом говорит. Дважды она ее уводила с края бездны. У матери был обширный инфаркт, она три дня была в коме, уже уходила, и профессор, я даже помню его имя – Ваза – уже с ней попрощался. Потом мать рассказывала, что она – ТАМ, идет по краю то ли обрыва, то ли стены. По правую руку небытие – ее мать умершая, она ее ждет, протягивает ей руки, а по левую – жизнь. И вдруг появляется Богородица, ее за руку отводит в жизнь и говорит: «Ты будешь жить и каждый день делать добро». И каждый день она делала добро и прожила удивительную жизнь – четверо детей, двадцать внуков и правнуков. Всем помогала. Где труднее всего, туда приходила. И потом еще раз она уходила из жизни, опять Богородица ее спасла.
– В вашей родне были актеры?
– По отцовской линии дедушка и бабушка – актеры. Играли с Остужевым, Блюменталь-Тамариной. Причем бабушка и дедушка играли главные роли, а Остужев замыкал афишную таблицу. А в мамином роду – купцы. У нее была эта жилка. Всюду, где она появлялась, была жизнь. Едем на съемки «Иванова детства» под Киев: жизнь бедная, гостиница, а у нее на балконе – куры, петухи, овцы. Она каждый день делает всем ужин. Автобусом едем со съемок – и все уже принюхиваются, что там у Бурляевых. Она всех кормит. И так всю жизнь. Учился я в Щукинском – весь курс питался у меня дома. Там, где мать, там жизнь была. Пока я не окончил школу, она все время ездила со мной.
– А про детишек расскажите. У вас уже и внуки?
– У меня пятеро детей и двое внуков. У Вани, моего сына, – сын и дочка. Ване 34 года, он композитор. Маше двадцать четвертый год, она артистка Театра имени Маяковского. Я был против того, чтобы она училась в ГИТИСе, но она не послушалась. Я в ГИТИС попал к ней на четвертый курс на показ и увидел артистку.
– Четыре года не ходили посмотреть, как играет дочь?
– Я не хотел. Ну, какая артистка?! И деды и бабушки актеры, мама-папа – актеры. Должна же природа отдыхать. И вдруг пришел и вижу – дочка талантливая. В фильме Натальи Бондарчук «Гоголь. Ближайший», где и я снимался, лучше всех – она.
– Дальше по детям.
– Георгию двадцать лет, он учится на юридическом. Илье – 16. Самый маленький сын и самый высокий – метр восемьдесят шесть. И дочка Даша – ей тринадцать лет. А внуков двое – Настенька и Никита.
– Может, у меня несколько лобовой вопрос, но вы человек православный, верующий. Как вы относитесь к понятию «патриотизм»? Сейчас вроде бы неприлично это слово произносить.
Слово «патриотизм» – самое приличное и потрясающе слово. Самое достойное каждого из нас. Я удивлен, когда люди побаиваются этого слова. Кого-то оно даже раздражает из новой нашей интеллигенции. Видел я таких, удивлен. На ток-шоу вдруг какая-то дама, даже член Общественной палаты, говорит: «Когда кто-то говорит про патриотизм, я чуть ли не за пистолет хватаюсь…». Это поражает. Что такое патриотизм? Это любовь к Родине. Что в этом плохого? Это прекрасно. Родину надо любить. Я детям объясняю, что много было пророков и гениев на Руси, а Россия одна, и они остались в памяти нашей только потому, что отдали России все, что могли. От Сергия Радонежского, Александра Невского до Пушкина, Лермонтова, Бондарчука и так далее. Так что это прекрасно – быть патриотом. Я всем этого желаю.
– Неужели мы не увидим ваших актерских работ?
– Я мало об этом думаю. Вообще не беспокоюсь. Абсолютно нет желания где-то мелькать. Есть более достойные дела, например, мой проект «Золотой витязь». Он стал уже форумом всех искусств. За год я должен провести восемь полномасштабных форумов. Кинофорум, театральный форум, форум русского боевого искусства, литературный форум под руководством Распутина, музыкальный форум под руководством Федосеева, живописный форум под руководством Шилова, форум экологических фильмов и первый кинофорум антитеррористических фильмов. Это самое главное дело жизни.
– То есть забот полно?
– О, Господи, кто бы мне рассказал, что это будет у меня в жизни! Меня – заику, такого замкнутого человека, жизнь вдруг толкнет на передовую. Этого я не мог предположить. Когда мы с Андреем Тарковским приходили в кинотеатр «Художественный» на премьеру «Иванова детства» и я, заика, думал: «Неужели мне сейчас что-то предложат говорить?» И втайне критиковал Андрея, что он плохо говорит. Я если и буду говорить, то вообще буду заикаться.
– А Тарковский плохо говорил?
– Тогда он плохо говорил. Что-то запутанное, заумное. Потом он начал быть точным, ясным. Когда он ушел из жизни, я прочитал у него, что он понял, что такое режиссура, только окончив фильм «Иваново детство».
– А вы вообще счастливы в семейной жизни, в любви?
– «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Что значит, счастливы вы в жизни? Жизнь создана не для счастья. Это нас обманул Горький. Что мы «как птица для полета», для счастья созданы. Неправда. Мы созданы для страданий, и вся штука в том, чтобы уметь в страдании оставаться собою, не терять чувства радости и любви. Я свою первую книгу озаглавил «Одолевая радостью страданья». Я трехтомник готовлю в этом году. Там все будет собрано, что я написал, – проза, поэзия, публицистика, мемуары. Я прикинул – книга охватывает эпоху в пятьдесят лет, и имена там такие, с кем я общался, – от Мордвинова, Орловой, Марецкой до Тарковского, Бондарчука, Кончаловского, Тодоровского, Астафьева, Распутина. Если вдуматься, это очень серьезно.
– Я знаю, вы над собой любите посмеяться?
– И частушки про себя пишу. В тридцать шесть лет я бросил пить и курить. И сочинил такую частушку: «В тридцать шесть курить я бросил. В сорок, может, брошу пить. Неужели же в сто восемь перестану я любить?»