Так уж получилось, что в помпезно объявленный Год литературы эти два события оказались почти рядом: 4 июня – юбилейные 100-е Рубцовские чтения в Государственной Думе Российской Федерации и 14 июня – День Владимира Солоухина на его родной Владимирщине. Эти праздники как бы обрамили собой 216-ую годовщину со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина, которую весьма скромно отметили в России в этом году 6 июня.
И Рубцова, и Солоухина иногда называют с оттенком пренебрежения «деревенщиками» и отсылают их на периферию «большой литературы». Между тем, эти писатели заслуживают, конечно, того, чтобы числиться в первом ряду классиков русской литературы ХХ века, в линии тех, кто остался верен традициям Пушкина и Лермонтова, Толстого и Шолохова… Традициям, которые заключены в девизе «Золотого Витязя» ‒ «За нравственные идеалы, за возвышение души человека».
Николая Рубцова «выгнали» из Москвы, лишив его музей единственного «пристанища» в столице столь горячо любимой им России, дом в селе Алепино, в котором родился и творил свои лучшие произведения Владимир Солоухин, разваливается…
Ещё и по этой причине пришлось проводить Рубцовские чтения в Государственной Думе. Организатором Чтений выступил депутат Госдумы РФ Вячеслав Позгалев. Среди участников: профессиональные актеры, школьники, студенты, политики, священники, музыкальные и творческие коллективы. Гости: дочь поэта Елена, основатель московского музея Майя Полетова, учителя, коллеги, сослуживцы и земляки поэта.
Выступившие на Чтениях выразили тревогу в связи с тем, что московский музей Рубцова сегодня «остался без крыши над головой», его экспозиция свернута. Народный артист РСФСР Александр Михайлов по этому поводу заметил:
— Мы должны сделать все возможное и невозможное, чтобы музей жил. Недавно смотрел большой опрос, который проводился среди молодежи. Современное поколение практически ничего не знает ни о Рубцове, ни об Есенине, ни о маршале Жукове, в лучшем случае про Пушкина «что-то слышали»… Зато они знают Ксюшу Собчак, Зверева, знают, что такое «лайки» и «селфи», и если этот процесс не остановить, серьезная деградация общества продолжится, а мы получим целые поколения «иванов, не помнящих родства»…
В январе 2016 года грядёт 80-летие поэта, и остаётся надеяться, что юбилейные Рубцовские чтения положат начало в череде мероприятий, которые должны увековечить память о Николае Рубцове, оставившем нам незабываемое поэтическое наследие.
…В селе Алепино деревянный сруб солоухинского дома стыдливо прячется за каменными особняками, имитирующими пресловутые подмосковные «рублёвские дачи». Благодатное место усиленно обживается «купцами и боярами» из прилежащих городов и из самой Москвы. А в доме прохудилась крыша, и, чтобы дом не сгнил, к ней приспособили самодельный жестяной желоб. Разрушается и старинный храм в 200 метрах от дома, помнящий, как мать водила сына Володеньку на исповедь к священнику.
Приехавшие из Москвы литераторы и немногочисленные местные жители посетили кладбище, на котором покоится прах писателя, воспевшего русскую землю и завещавшего похоронить себя в родной земле. Возложили венок и алые гвоздики, которые вместе с полевыми цветами образовали причудливый букет, символизирующий собою подзабытую нынче «связь между городом и деревней»…
Международный кинофорум «Золотой Витязь» на памятных мероприятиях представили председатель Международного славянского литературного форума «Золотой Витязь» Владимир Крупин и директор Литературного форума Владимир Орлов. Они передали собравшимся привет от Президента МКФ «Золотой Витязь» Николая Бурляева.
Николай Рубцов.
Хлеб
Положил в котомку
сыр, печенье,
Положил для роскоши миндаль.
Хлеб не взял.
— Ведь это же мученье
Волочиться с ним в такую даль!—
Все же бабка
сунула краюху!
Все на свете зная наперед,
Так сказала:
— Слушайся старуху!
Хлеб, родимый, сам себя несет
В горнице моей светло
В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды
Красные цветы мои
В садике завяли все.
Лодка на речной мели
Скоро догниет совсем.
Дремлет на стене моей
Ивы кружевная тень.
Завтра у меня под ней
Будет хлопотливый день!
Буду поливать цветы,
Думать о своей судьбе,
Буду до ночной звезды
Лодку мастерить себе
Тихая моя родина
Тихая моя родина!
Ивы, река, соловьи…
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои
Где же погост? Вы не видели?
Сам я найти не могу. –
Тихо ответили жители:
Это на том берегу.
Тихо ответили жители,
Тихо проехал обоз.
Купол церковной обители
Яркой травою зарос.
Там, где я плавал за рыбами,
Сено гребут в сеновал:
Между речными изгибами
Вырыли люди канал.
Тина теперь и болотина
Там, где купаться любил…
Тихая моя родина,
Я ничего не забыл.
Новый забор перед школою,
Тот же зеленый простор.
Словно ворона веселая,
Сяду опять на забор!
Школа моя деревянная!
Время придет уезжать –
Речка за мною туманная
Будет бежать и бежать.
С каждой избою и тучею,
С громом готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Саму смертную связь.
Владимир Солоухин.
Колодец
Колодец вырыт был давно.
Все камнем выложено дно,
А по бокам, пахуч и груб,
Сработан плотниками сруб.
Он сажен на семь в глубину
И уже видится ко дну.
А там, у дна, вода видна,
Как смоль, густа, как смоль, черна.
Но опускаю я бадью,
И слышен всплеск едва-едва,
И ключевую воду пьют
Со мной и солнце и трава.
Вода нисколько не густа,
Она, как стеклышко, чиста,
Она нисколько не черна
Ни здесь, в бадье, ни там, у дна.
Я думал, как мне быть с душой
С моей, не так уж и большой:
Закрыть ли душу на замок,
Чтоб я потом разумно мог
За каплей каплю влагу брать
Из темных кладезных глубин
И скупо влагу отдавать
Чуть-чуть стихам, чуть-чуть любви!
И чтоб меня такой секрет
Сберег на сотню долгих лет.
Колодец вырыт был давно,
Все камнем выложено дно,
Но сруб осыпался и сгнил
И дно подернул вязкий ил.
Крапива выросла вокруг,
И самый вход заткал паук.
Сломав жилище паука,
Трухлявый сруб задев слегка,
Я опустил бадью туда,
Где тускло брезжила вода.
И зачерпнул и был не рад:
Какой-то тлен, какой-то смрад.
У старожила я спросил:
Зачем такой колодец сгнил?
А как не сгнить ему, сынок,
Хоть он и к месту, и глубок,
Да из него который год
Уже не черпает народ.
Он доброй влагою налит,
Но жив, пока народ поит.-
И понял я, что верен он,
Великий жизненный закон:
Кто доброй влагою налит,
Тот жив, пока народ поит.
И если светел твой родник,
Пусть он не так уж и велик,
Ты у истоков родника
Не вешай от людей замка.
Душевной влаги не таи,
Но глубже черпай и пои!
И, сберегая жизни дни,
Ты от себя не прогони
Ни вдохновенья, ни любви,
Но глубже черпай и живи!
Мужчины
Б. П. Розановой
Пусть вороны гибель вещали
И кони топтали жнивье,
Мужскими считались вещами
Кольчуга, седло и копье.
Во время военной кручины
В полях, в ковылях, на снегу
Мужчины,
Мужчины,
Мужчины
Пути заступали врагу.
Пусть жены в ночи голосили
И пролитой крови не счесть,
Мужской принадлежностью были
Мужская отвага и честь.
Таится лицо под личиной,
Но глаз пистолета свинцов.
Мужчины,
Мужчины,
Мужчины
К барьеру вели подлецов.
А если звезда не светила
И решкой ложилась судьба,
Мужским достоянием было
Короткое слово — борьба.
Пусть небо черно, как овчина,
И проблеска нету вдали,
Мужчины,
Мужчины,
Мужчины
В остроги сибирские шли.
Я слухам нелепым не верю,—
Мужчины теперь, говорят,
В присутствии сильных немеют,
В присутствии женщин сидят.
И сердце щемит без причины,
И сила ушла из плеча.
Мужчины,
Мужчины,
Мужчины,
Вы помните тяжесть меча?
Врага, показавшего спину,
Стрелы и копья острие,
Мужчины,
Мужчины,
Мужчины,
Вы помните званье свое?
А женщина — женщиной будет:
И мать, и сестра, и жена,
Уложит она, и разбудит,
И даст на дорогу вина.
Проводит и мужа и сына,
Обнимет на самом краю
Мужчины,
Мужчины,
Мужчины,
Вы слышите песню мою?
Волки
Мы — волки,
И нас
По сравненью с собаками
Мало.
Под грохот двустволки
Год от году нас
Убывало.
Мы, как на расстреле,
На землю ложились без стона.
Но мы уцелели,
Хотя и живем вне закона.
Мы — волки, нас мало,
Нас можно сказать — единицы.
Мы те же собаки,
Но мы не хотели смириться.
Вам блюдо похлебки,
Нам проголодь в поле морозном,
Звериные тропки,
Сугробы в молчании звездном.
Вас в избы пускают
В январские лютые стужи,
А нас окружают
Флажки роковые все туже.
Вы смотрите в щелки,
Мы рыщем в лесу на свободе.
Вы, в сущности,— волки,
Но вы изменили породе.
Вы серыми были,
Вы смелыми были вначале.
Но вас прикормили,
И вы в сторожей измельчали.
И льстить и служить
Вы за хлебную корочку рады,
Но цепь и ошейник
Достойная ваша награда.
Дрожите в подклети,
Когда на охоту мы выйдем.
Всех больше на свете
Мы, волки, собак ненавидим.
